контролировать ситуацию.
Сказанное относится не только к физической, но и к душевной самостоятельности. Нам надо делать все, чтобы человек мог высказать свое мнение. Мы должны внимательно выслушивать больных, особенно при инсульте, когда многие говорят медленно и с трудом. А мы порой торопимся сказать за больного еще до того, как он произнес все слова, что для него унизительно и вызывает глубокую фрустрацию.
Если человек вообще не в состоянии говорить, то догадаться, что происходит в его душе, можно по языку тела. У нас лежал Сережа, совсем молодой человек, вчерашний подросток. Он не мог разговаривать из-за трахеостомы. Мама, обращаясь к нему, постоянно повторяла одно и то же. Было видно, как ему это надоело, как сильно раздражает. Тогда я выразила словами то, что, как я чувствовала, происходит у него в душе: «Тебе, наверное, тяжело. Если бы ты сейчас мог говорить, то, наверное, послал бы нас всех… Ты сказал бы: „Вы совершенно не понимаете, что сейчас со мной происходит!“». И Сережа взглядом дал мне знать, что это именно так.
Если человек находится в инвалидном кресле, нельзя разговаривать с ним, стоя за его спиной: важно, чтобы во время общения он вас видел и при этом вы находились бы на его уровне. Кажется, мелочь, но на самом деле именно так у больного создается ощущение, что он контролирует ситуацию. Важно дать ему почувствовать, что он человек, с которым считаются. Можно сесть не просто рядом, а пониже, чтобы у него было ощущение, что он выше вас.
Мы с вами уже не раз ставили вопрос: как мы можем помочь страдающему, умирающему человеку? Речь не о наших эмоциях, а о творческом подходе к его горю. Что мы можем ему сказать? Чаще всего сказать нам нечего. Ведь мы не знаем, что значит стоять перед смертью. Не знаем, что значит тяжко болеть.
Еще раз напомню слова Федора Ефимовича Василюка: «Больной – он профессор, а мы – всего-навсего его ученики». Мы ничего не знаем. Иногда я спрашиваю у больного: «Чему вы научились благодаря вашей болезни?» И мне почти всегда отвечают: «Терпению. Хотя у меня, когда я был здоров, его совсем не было». Терпение – очень ценное качество, которое люди приобрели благодаря болезни.
О жертвенной любви
Каково наше отношение к серьезной болезни? Смотрим ли мы на умирание с точки зрения Христа и Его Воскресения? Или мы относимся к болезни, умиранию и смерти поверхностно? Видим ли смысл в страданиях? Ставим ли мы себя в положение жертвы: «Господи! Зачем? Я всегда старался быть хорошим! За что Ты меня так наказываешь?» Или же мы готовы чему-то научиться и идти за Христом, веря, что благодаря Ему жизнь продолжается?
Когда мы пытаемся найти смысл страданий, возникает вопрос: смотрим ли мы на них в евангельском свете, знаем ли, что после Воскресения Христа смерть – всего лишь успение? Да, страдание, безусловно, имеет смысл. Но какой именно – это способен понять только сам страдающий человек. Мы же можем лишь показать ему, какими могут быть ключи к осмыслению его страдания. Встретить все, что происходит, включая страдание, лицом к лицу, чтобы фальшь не стояла, как стена, между умирающим и близкими. Осознать, что душа и тело – одно целое и что больной призван найти внутренний мир и работать над всем отрицательным, что происходило в его жизни. Осознать, что выход есть: не быть жертвой и в ситуации, которую болеющий не в силах изменить, измениться самому, как говорил об этом Виктор Франкл. Использовать остаток времени, чтобы стараться больше давать, чем что-то брать от жизни. В предстоящей разлуке с близкими знать, что любовь всегда есть и всегда будет. А верующему важно помнить, что разлука временна, и жить в реальном событии Воскресения Христова. Тогда и больной, и его близкие смогут найти мужество не отчаиваться до конца, но сквозь боль и слезы, сквозь пустоту поднимать голову и заново ждать встречи с любимым человеком. Владыка Антоний говорил, что усопший человек жив в Боге. И по мере того, как мы в глубине души (в нашей молитве) общаемся с собой и с Богом, мы найдем там нашего ушедшего близкого, найдем еще в нашей земной жизни.
Если мы встретили Христа благодаря открытости нашего сердца и нашей вере в Него и поэтому у нас есть опыт Его Воскресения, тогда мы можем говорить: да, Христос воскрес. И в этом случае весьма вероятно, что сердце другого человека уловит эту нашу безусловную веру и что смерть, которой мы все боимся, – не конец, а успение, переход в иной мир.
«Победа над смертью одержана смертью и Воскресением Христовым, и гроб уже не зияет для верующего ужасом. Как говорится в Ветхом Завете, смерть для человека – покой: мы, хотя и плачем о разлуке, но плачем не без надежды; мы знаем, что смерть – это временный сон, сон для плоти, которая воскреснет в последний день, что смерть – время ликования для освобождения души» [71].
Если же такого опыта у нас нет, то никто из тех людей, с кем мы общаемся, не сможет поверить в Христову победу над смертью. Часто от страха смерти все симптомы – физические, душевные, духовные – усиливаются. Вот почему вопрос, является ли Воскресение Христово для нас реальностью (в том смысле, что мы сами изменились до основания) или формальным, поверхностным понятием, действительно чрезвычайно важен.
Задавайте себе этот вопрос почаще, потому что при встрече с людьми, которые стоят перед умиранием и смертью, именно то, какими вы являетесь, – самое главное. Владыка проповедовал:
Бог «нас не вырывает из скорби земли, из той жизни, которая чередуется радостью и горем, чтобы наше сердце стало глубоко, чтобы сгорело все, что не есть любовь, верная, неколеблющаяся любовь, чтобы не осталось в нашей душе и в нашей жизни ничего, кроме любви. И нам тоже говорит Господь: „Не плачь!“ – не в том смысле, что Он требует от нас горе свое забыть, а в том смысле, чтобы мы верой в Него, уверенностью в вещах невидимых могли перерасти себя, перерасти время, перерасти горе и вырасти в меру подлинного, истинного человека, который способен жить любовью к усопшим и любовью к земным, равной любовью, любовью ничем не различающейся, потому что и на земле она вечна, и после смерти она остается неколебима» [72].
В то же время необходимо осознавать, что Воскресение Христа неотъемлемо связано с
